QUO VADIS?

Л.В. Гармаш

«...Мы утратили два фундаментальнейших символа веры. Мы более не верим в Бога и мы более не верим в Прогресс» 

(Барбара Тачмен) 

Пожалуй, ни одно понятие не вызывало столько различных, часто противоречивых и друг друга исключающих трактовок, столько споров, как «постмодернизм». И дело тут не только в сложности самого понятия и тех значений, которые оно вмещает, а и в том, что труднее всего осмыслить и оценить процессы, протекающие сейчас, дело в отсутствии временного барьера. Ведь время как отдаляет от нас события прошлого, размывая отдельные детали и уничтожая то, что помогло бы нам об этом прошлом судить, так и выступает в роли нашего помощника, выделяя главное, существенное, наиболее важное. Оно позволяет, во-первых, посмотреть на события и людей со стороны, объективно, а во-вторых, увидеть результаты анализируемых процессов и, следовательно, точнее их оценить. 
Мы же сейчас будем говорить о таком явлении, которое включает и нас самих, от которого почти невозможно абстрагироваться. Разумеется, приходиться учитывать тот факт, что мы одновременно занимаем тройственную позицию – наблюдателя, субъекта и объекта. Это усложняет нашу задачу. Но для меня важен, как это ни парадоксально прозвучит, сам процесс обсуждения современной ситуации, а не то, будет ли достигнуто в конце концов единство мнений, найдем ли мы истину, с которой согласятся все или хотя бы большинство. 
Термин «постмодернизм», как известно, существует уже достаточно долго. Широко он начал применяться с 1979 года, когда вышла книга французского философа Ж.-Ф. Лиотара «Постмодернистское состояние». Постмодернизм не служит обозначением какого-либо стиля. Вероятно, уместно говорить лишь о «ситуации постмодернизма» как в философии, так и в культуре вообще. 
Именно Лиотар подчеркнул важную для понимания специфики постмодернизма черту: «Постмодерн помещается не после модерна и не против него, он уже содержался в модерне, только скрыто». И когда мы говорим о противоречиях и кризисе постмодернизма, то не стоит забывать, что причины их возникновения определяются развитием предшествующей культуры, а не принадлежат исключительно современной эпохе. Собственно говоря, «прорастание» прошлого в настоящее – один из ключевых постулатов постмодернизма, который признает реальным одновременное существование всех – и древних, и новых – форм бытия. Учитывая взаимосвязь между различными типами культур, нам все же хотелось бы прежде всего остановиться на том, что нового принес с собой постмодернизм и в чем он себя своим предшественникам противопоставил. 
Постмодернизм резко порывает с той системой ценностей, которая вырабатывалась на протяжении нескольких последних столетий. Его основным источником в плане познания стало признание прогресса только в виде иллюзии, острое ощущение исчерпанности истории, эстетики, искусства. «Мифологическая потребность западного человека, писал К. Г. Юнг, обусловлена эволюционистским мировоззрением с обязательными понятиями начала и цели. Он не приемлет идею пути, где есть начало и есть конец, но нет цели, точно так же как не приемлет он и представление о некоем статическом, замкнутом, вечном круговороте» [1]. 
Мы так свыклись с мыслью, что «все к лучшему в этом лучшем из миров», нам так уютно и комфортно с нею жить, что любые самые незначительные сомнения мы сразу же стремимся отбросить. Нам кажется, что доказательства прогресса налицо. Это касается не только таких сфер культуры, как наука и техника, (именно они до недавнего времени считались главными выразителями идеи прогресса), но даже искусства. Пришло время, и мир увидел результаты того развития современной цивилизации, которое принято было определять как прогрессивное. И оказалось, что негативных последствий на сегодняшний день ничуть не меньше, а может быть даже и больше, чем позитивных. Эпоха Возрождения дала веру в безграничные возможности человека, внушила ему ощущение своей безграничной власти над природой, чем человек не преминул воспользоваться. Примеров тому великое множество. Но «обратная сторона титанизма» (по выражению А. Лосева) не является характерной чертой лишь Возрождения, а остается непременной составляющей прогрессистской модели мира. Сейчас особенно остро стал вопрос, сможет ли человечество существовать в том мире, который оно же само создало, мире, в котором человеку остается все меньше места. 
Непосредственным результатом реализации прогрессистских установок стали не только экологические катастрофы, пик которых пришелся на год аварии в Чернобыле. С убеждением в постепенном улучшении мира, его гуманизации не согласуется та череда войн и так называемых военных конфликтов, которые захлестнули XX век и с которых начинается третье тысячелетие. Кризис охватил все сферы жизни человека. Человечество и раньше переживало кризисы, но никогда они не носили глобальный характер. Со всей определенностью обозначил нынешнее состояние французский писатель Э. М. Циоран: «Несомненно, мы движемся вперед, но не прогрессируем. Любой новый шаг неизменно оказывается источником последующих сожалений, ибо все достижения в конечном счете оборачиваются против нас» [2]. Постмодернизм отрицает ориентированность модернистской эстетики на конечную истину, отказывается от веры в постепенное накопление «нового и лучшего», от убеждения в существовании некоей абсолютной цели исторического процесса. От уверенности в верно выбранном раз и навсегда пути (вспомним еще недавно актуальный лозунг «верной дорогой идете, товарищи») мы пришли к разочарованию и сомнению в великой гуманистической цели Истории. Слишком дорогую цену уже заплачено лишь за иллюзию приближения к достижению этой цели. Поэтому одной из основных задач, которые ставит перед собой художник-постмодернист, есть создание недоверия к любой определенности, к однозначности того сущего, которое на самом деле весьма неопределенно и неоднозначно. 
«Как хорош был бы мир, если бы существовали правила хождения по лабиринтам», говорит один главных героев романа «Имя розы» известного итальянского ученого и писателя У. Эко. Но бытие несовершенно и абсурдно. В комментарии к роману автор прямо говорит, что сочинил «такой детектив, в котором мало что выясняется, а следователь терпит поражение» [3], хотя герой романа Вильгельм Баскервильский, которому и приходится выступить в роли следователя, обнаруживает способности, ничем не уступающие дарованию знаменитого Шерлока Холмса. Более того, разоблачение убийцы ничего не изменило, никакой моральной победы Вильгельм над противником не одержал. Если заведомо сильнейший противник проигрывает более слабому как физически так и морально, то, возможно, дело не столько в тех или иных качествах конкретных людей, сколько в мироустройстве, точнее, его несовершенстве? Осознав это, начинаешь сомневаться как в возможности, так и целесообразности борьбы за некий новый и лучший мир. В итоге утрачивается доверие к понятийной реальности, однозначное ее восприятие. Нет больше однозначности аргумента, есть лишь многозначность различных интерпретаций, нет больше четкого понятия, есть лишь полная намеков метафора. В особенности это касается искусства, которое по своей природе (ну, если не считать социалистический реализм) исповедует естественный плюрализм, создавая образ мира, неприводимый к какому-либо единому знаменателю и все же постижимый во всей своей неодолимой непонятности. 
Античные философы ни в чем не уступают в смысле интеллекта современным. «Книга Екклесиаста» не только гораздо старше «Апокалипсиса», но в чем-то и мудрее. Значит ли это, что прогресса духовного тоже нет? Мы так и не научились постигать логику исторического развития, угадывать, что случится завтра. И причины в человеке, который, как пишет Б.Тачмен «в качестве научного фактора непригоден, ибо ненадежен» [4]. 
Русский философ Н. А. Бердяев еще в начале XX века писал, что в истории нет прогресса добра, совершенства, счастья человеческого, а есть «лишь трагическое, все большее и большее раскрытие внутренних начал бытия, раскрытие самых противоречивых начал (а не нарастание положительного за счет отрицательного). В раскрытии этих противоречий и в выявлении их заключается величайший внутренний смысл исторической судьбы человечества <...> Божественная справедливость в том, что все человеческие поколения имеют сами по себе отношение к Абсолютному, все они приближаются к Божеству» [5]. 
Постмодернизм порывает с модернистской традицией веры в возможность построения Эдема. Нарастает сомнение в том, что историческое развитие имеет имманентно присущий ему смысл и движется к своей «великой гуманистической цели». Современный человек прекрасно понимает не только свою мощь и неисчерпаемые возможности по переделке мира. Он также увидел и те негативные, подчас даже катастрофические последствия своих действий, так как их практически невозможно предсказать. Действительность не подчиняется ничьим планам и прожектам, огромное место в ней занимает случайность, которая способна кардинальным образом изменить предполагаемый результат. Эпоха постмодернизма – это время перехода от действий к осмыслению пережитого опыта, признания неудачи ограниченной земной действительности и перенесения центра тяжести человеческой жизни из относительного мира в мир иной. Иллюзорных покровов, созданных разумом человека и защищавших его от абсурда и хаоса действительности, более не существует. Возможности преодоления современного упадка культуры нам видятся в отказе от абсолютизации материального мира. Ответ на главный вопрос – в чем смысл существования – можно найти только на пути духовного поиска.