УДК 821.161.1

Танатологические мотивы в романе В.Я. Брюсова «Огненный ангел»: интертекстуальный аспект

Танатологічні мотиви в романі В.Я. Брюсова «Вогненний ангел»: інтертекстуальний аспект

У статті досліджуються танатологічні мотиви в романі «Вогненний Ангел» Валерія Брюсова. Розглянуто внутрітекстові відносини серед різних танатологічних мотивів. Проаналізовані інтертекстуальні зв'язки між романом Брюсова та творами Данте, Гете, Гоголя, інших авторів, міфопоетичними образами світового мистецтва. Показано, що інтертекстуальні коди допомагають виявити глибинні сутнісні властивості роману "Вогненний ангел", де вони виступають одночасно і шифром, і ключем до розуміння базових елементів картини світу художнього твору.

Ключові слова: танатологічні мотиви, внутрітекстові коди, потойбічний світ, демон, магічний ритуал.

Танатологические мотивы в романе В.Я. Брюсова «Огненный ангел»: интертекстуальный аспект 

В статье исследуются танатологические мотивы в романе «Огненный Ангел» Валерия Брюсова. Рассмотрены внутритекстовые отношения среди различных танатологических мотивов. Дан анализ интертекстуальных связей между романом Брюсова и произведениями Данте, Гете, Гоголя, ряда других авторов, мифопоэтическими образами мирового искусства. Показано, что интертекстуальные коды помогают выявить глубинные сущностные свойства романа "Огненный ангел", где они выступают одновременно и шифром, и ключом к пониманию базовых элементов картины мира художественного произведения.

Ключевые слова: танатологические мотивы, внутритекстовые коды, потусторонний мир, демон, магический ритуал.

Thanatological motifs in the novel «The Fiery Angel» by Valery Brusov: intertextual aspect

The article studies thanatological motifs in the novel «The Fiery Angel» by Valery Brusov. Intertextual relatioships among different thanathological motifs are resurched in the work. The intertextual links between Brusov's novel and the works of Dante, Goethe, Gogol and other authors and mythopoetical images were analyzed. It is shown that the intertextual codes help to reveal the inner essential features of the novel "The Fiery Angel", where they are at once an encryption and a key to understanding the basic elements of the picture of the world of the literary text.

Key words: thanatological motifs, intertextual codes, underworld, demon, magic ritual.

Проблема смерти – вечная тема философии, науки, религии и искусства. Она является предметом исследования представителей различных научных дисциплин – философии, биологии, психологии, антропологии и др. Рассмотрению проблемы смерти посвящены многочисленные труды мыслителей как прошлого, начиная с эпохи античности, так и современности. Среди них прежде всего необходимо назвать таких философов, как Сократ, Иоанн Дамаскин, Августин Блаженный, Б. Паскаль, С. Кьеркегор, А. Шопенгауэр, Ф. Ницше, Н. Федоров, Н. Бердяев, А. Камю, Ж. Бодрийяр, Ф. Арьес, Ж. Делёз, М. Фуко, М. Мамардашвили, А. Гуревич, Д. Матяш, Т. Мордовцева, А. Демичев и др. Знаменательно, что именно в Петербурге в 90-х годах прошлого века вышло несколько выпусков альманаха «Фигуры танатоса» и была организована философская Ассоциация танатологов, на одной из научных конференций среди прочих тем затронувшая и проблему смерти в русской литературе («Смерть Ивана Ильича: стратегии чтения» (апрель 1993)). Междисциплинарный характер танатологии не отменяет необходимость ее изучения в рамках отдельных научных дисциплин, с применением присущего им инструментария, языка и специфических подходов. Продуктивность литературоведческого подхода к проблеме смерти состоит прежде всего в возможности рассмотреть смерть как символический код определенной культурно-исторической эпохи. Код, выявляющий свои глубинные сущностные свойства в художественном произведении, где он выступает одновременно и шифром, и ключом к пониманию базовых элементов картины мира.

Являясь одним из важнейших регуляторов жизненных стратегий, представления о смерти в литературном произведении во многом определяют параметры выбора и организации сюжетных коллизий, устанавливают ценностные ориентиры, становятся мерилом поступков героев, точкой отсчета их действий, т.е. одной из основных смыслоопределяющих и смыслопорождающих категорий. Вниманию исследователя литература предоставляет множество моделей отношения к смерти, сложившихся в определенные культурно-исторические периоды. Примеры анализа танатологических ситуаций в литературном произведении встречаются в трудах таких известных ученых, как М. Бахтин, П. Бицилли, Ю. Лотман, В. Топоров, А. Ханзен-Лёве и др. Особое место благодаря своему обобщающему и систематизирующему характеру среди работ на танатологическую тематику занимают исследования Р. Красильникова. Семантика и функционирование танатологических мотивов в художественной литературе рассматриваются в них с опорой на семиотический, структурный, типологический, культурно-исторический, герменевтический и другие подходы. 

Интерес к танатологическим проблемам был заявлен в литературной критике именно в начале XX века, и возник он в том числе и в среде, так или иначе связанной с символистами. Прежде всего необходимо назвать работы Р. Иванова-Разумника «О смысле жизни. Ф. Сологуб, Л. Андреев, Л. Шестов» и Л. Шестова «Откровения смерти». Во многом этот интерес был обусловлен общими эсхатологическими умонастроениями рубежа веков, ощущением нарастающего культурного, политического, социального кризиса. Ему способствовали также характерные для символистов переживания пограничности существования человека, находящегося, по выражению А. Белого, «между двумя безднами» – миром горним и дольним, между жизнью и смертью.

Категория мотива занимает важное место в системе интертекстуального анализа. Мотив, рассматриваемый в качестве структурной единицы в системе «текст-смысл», служит средством, с помощью которого устанавливаются семантические связи как внутри одного текста, так и между текстами: «мотивы репрезентируют смыслы и связывают тексты в единое смысловое пространство» [11:32]. Как известно, художественный метод символистов отличался активным использованием цитат, реминисценций, аллюзий, которые в свернутом виде содержали в себе целостные ситуации и сюжеты, выполняя функцию своеобразной эстетической памяти (З.Г. Минц). 

Семантическим центром танатологического мотива является понятие «смерть». Словосочетание «мотив смерти» обозначает обобщенное значение мотива, его инвариант, который в конкретном тексте каждый раз реализуется по-разному. К носителям денотативного значения мотива относятся такие структурные компоненты, как актанты (субъекты и объекты действия) и сирконстанты (пространство, время, причина, орудие и др.). От них зависит, какой именно тип мотива смерти будет воплощен в тексте – мотив убийства или самоубийства, «естественной» или насильственной смерти и т.д. В состав танатологического мотива входят обычно также коннотативные семы, «связывающие семиотические элементы с ментальными представлениями эпохи, социального слоя, философскими идеями писателя, интертекстуальными реминисценциями, требованиями жанра или стиля и т.п.» [8:131].

В течение десяти лет, с 1897 года по 1907 год, внимание Брюсова было приковано к созданию и публикации романа «Огненный ангел». В нем отразились важнейшие мировоззренческие представления писателя, сложившиеся в период творческой зрелости, понимание им истории и современности, непростые взаимоотношения с младшими символистами, внутренние противоречия рационалиста, постоянно проявляющего глубокий интерес к мистической стороне бытия. Как отмечают исследователи, автор романа продемонстрировал превосходное владение историческим материалом, глубокое и всестороннее понимание событий далекого прошлого [1; 7; 6; 10; 13]. Не рассчитывая на историко-культурную память читателя, писатель сопровождает художественный текст романа ссылками на работы, к которым он обращался при его написании. Богатейший культурно-исторический контекст становится составной частью «Огненного ангела» не только благодаря научной, исторической и филологической эрудиции автора, сознательно использовавшего десятки томов в качестве материала для создания достоверной исторической эпохи в романе. Разветвленная система явных и скрытых отсылок к самым разнообразным литературным и мифологическим текстам раздвигает рамки самого романа до широчайших пределов.

До настоящего времени танатологические мотивы в прозе В.Я.Брюсова не становились предметом специального литературоведческого анализа, несмотря на то, что они выполняют в романе «Огненный ангел» важнейшие смысло- и формообразующие функции. Танатологические мотивы соотносятся с событийным рядом романа «Огненный ангел», определяя специфику образов персонажей произведения, сюжетно-композиционное строение, расширяют его временные и пространственные границы. Наряду с другими структурными единицами текста, они способствуют включению произведения Брюсова в исторический культурный контекст, актуализируют мифопоэтический пласт романа. Так встреча главного героя романа, Рупрехта с Ренатой происходит в «лесном доме» – гостинице, находящейся в лесу, символически обозначающем пространство потустороннего мира, где дом, как сказочная избушка, маркирует границу между миром живых и мертвых. Это отклонение от намеченного пути к отчему дому превращается в роковое испытание для героя. Оно совпадает с 30-летним возрастным рубежом в жизни Рупрехта: "Я не был юношей... когда повстречался с темным и тайным в природе, так как переступил уже грань, разделяющую нашу жизнь на две части" [3]. Это уточнение героя о своем возрасте намекает на аналогичный эпизод в первой песне «Божественной комедии» Данте [4].

Не только завязка романа, но и вся «архитектоника "Божественной комедии" небезразлична для структуры "Огненного ангела" В.Брюсова» [5:9]. Действительно, блуждания Рупрехта напоминают инфернальное путешествие Данте, тем более что рассказчик, описывая кельнскую пристань, указывает на сходство европейского города с первым кругом ада. Как известно, в нем томились достойные герои, поэты, ученые дохристианской эпохи. Пристань становится точкой отсчета блужданий Рупрехта по кругам ада, в которых наказываются различные человеческие грехи – от огненного вихря сладострастия, который терзает главного героя романа, до лжи и предательства его возлюбленной Ренаты. 

Вспоминая о попытке проведения обряда заклинания демонов, Рупрехт отметил, что «в душе у меня в этот миг был холод и была печаль» [3]. Во время призывания демонов герой ощутил порыв холодного ветра, как в свое время Данте, спустившийся в последний, девятый круг ада. Подобным холодом веяло от крыльев закованного в ледяном плену озера Коцит Люцифера, в душе которого нет божественной любви, обреченного на вечный мрак и лишенного божественного света [4].

Среди многочисленных книг, которые штудировали герои, особое впечатление на Ренату произвело «более полное, нежели у поэта Данте Алигиери, описание преисподней, найденное в трудах знаменитого средневекового теолога Фомы Аквинского» [3]. Классификацией этого же ученого руководствуется рассказчик отмечая у себя «соблазн любопытства, которое Фома Аквинат называет пятым из смертных грехов» [Там же].

Неоднократно исследователи отмечали влияние гоголевской поэтики на творчество Брюсова [9; 12; 13]. Путешествие героя на сатанинский шабаш во многом напоминает полет Вакулы на чёрте в Петербург, который затем еще раз повторит Маргарита в знаменитом романе М. Булгакова. Отчетливое сходство наблюдается также в изображении Гоголем и Брюсовым потустороннего мира в сценах общения героев «Огненного ангела» с духами, в проведенном ими ритуале заклинания бесов.

Для того, чтобы повелевать демонами и вернуть Генриха, в котором Рената видит черты покинувшего ее ранее ангела Мадиэля, героиня уговаривает Рупрехта совершить специальный магический ритуал, требующий особой организации времени и пространства. После проведения довольно длительного времени в изучении древних трактатов, герои, наконец, приступают к его исполнению, определив для этого день недели – пятницу, соотносимую с богиней любви и покровительницей влюбленных Венерой, число месяца – тринадцатое и время – полночь. Рупрехт, от лица которого ведется повествование, подробно объясняет выбор времени и места проведения оккультного обряда, посвящая читателя в подробности магической науки, почерпнутые из старинных книг. Автор романа дополняет рассказ героя комментариями и ссылками на соответствующие трактаты как бы в подтверждение подлинности его слов. В качестве места, где осуществляется заклинание демонов, было выбрано специальное помещение, а сами участники подготовились защищаться от нападения нечистой силы с помощью магического круга, подобного тому, что начертил вокруг себя гоголевский Хома Брут во время чтения отходной молитвы над панночкой-ведьмой. В отличие от «Вия», в романе Брюсова магический круг имеет сложную структуру, он делится на секции, в которых размещены надписи, и ориентирован по сторонам света. Герои входят в круг с запада, и Рупрехт замыкает проход пентаграммой, широко известной геометрической фигурой, выполнявшей во многих культурах функции оберега. На Ближнем Востоке пентаграмма была символом богини Иштар (Астарты), упоминалась она и в трудах почитаемого Брюсовым Агриппы как знак принадлежности к сообществу пифагорейцев, и в трагедии Гете «Фауст», где из-за неаккуратно начерченной фигуры Мефистофелю все же удалось проникнуть в жилище Фауста. 

Рупрехт, главный герой «Огненного ангела», путешествует с Фаустом и Мефистофелем, принимая участие в проводимом ими спиритическом сеансе, на котором присутствующим является Елена Прекрасная. Тем самым в произведение включаются древняя средневековая легенда о Фаусте, трагедия Гете и античный эпос, а образ Елены, из-за которой, как известно, была развязана десятилетняя троянская война, напоминает читателю о разрушительной силе красоты, способной становиться причиной гибели целых городов и империй. На рубеже XIX-XX веков произошел очередной всплеск интереса к потустороннему миру. Как известно, Брюсов, сам нередко принимавший участие в спиритических сеансах, отзывался о них с нескрываемым скепсисом [2:286]. Так же недоверчиво, как и сам автор романа, относятся к появлению тени Елены Прекрасной Рупрехт и хозяин замка, в котором проводился сеанс.

В связи с образом главой героини романа Ренаты возникает в произведении Брюсова романтический мотив магического оживленного автомата-мертвеца. Мучительная любовь Ренаты к «ангелу» Генриху намекает на широко известную скульптуру Л. Бернини «Экстаз св. Терезы». Еще больше сходства между переживаниями Ренаты и героини четвертой симфонии Андрея Белого Светловой, молитва которой «ангелу» Адаму Петровичу обернулась падением в бездну соблазна. Симптоматично, что, несмотря на различное отношение к событиям жизненной драмы, разыгравшейся в начале XX века между Ниной Петровской, Андреем Белым и Валерием Брюсовым и отраженной в любовной коллизии между, соответственно, Ренатой, Мадиэлем-Генрихом и Рупрехтом, в художественном мире как брюсовского романа, так и симфонии существует множество точек соприкосновения.

Уже устоялось в литературоведении сравнение Рупрехта с главным героем знаменитого живописного полотна Рембрандта «Возвращение блудного сына». Разумеется, путешествие героя Брюсова вызывает в памяти странствия Одиссея и приключения героев авантюрных романов. 

Эпоха, в которую помещает автор своих героев, определяет особое значение христианских мотивов, на первый план выводя тему жертвенности и крестных мук. Приговоренная к казни, Рената умирает в тюремном подвале, в смерти найдя спасение от костра инквизиции. Сопоставление в начале произведения Ренаты с героиней картины Боттичелли «Отверженная» намекает на печальный финал героини в подвале монастыря после обвинения в ведовстве и жестоких допросов инквизиции: «каменная стена с запертыми железными воротами, перед которыми сидит одинокая женщина, оказывается преддверием монастырского подземелья, превращенного инквизицией в застенок  для  адовых  пыток, уготованных тем, кто идет сокровенными путями к земному раю» [5:14]. Спуск Рупрехта в подземелье для спасения Ренаты аналогичен нисхождению в ад. Данный мотив соотносится в романе с мифами об Астарте, Орфее и Эвридике, «Божественной комедией» Данте, христианской мифологией, с поэтическим циклом самого Брюсова «Из ада изведенные».

Устанавливая связи между миром живых и миром мертвых, писатель вводит в роман реальное историческое лицо – мистика и алхимика Агриппу Неттесгеймского, который, согласно широко распространенным о нем легендам, обладал умением воскрешать мертвых, однако и его земные часы сочтены. Рупрехт становится свидетелем трагического ухода из жизни Агриппы, сопровождающейся «самоубийством» его собаки, которую все считали воплощением сатаны. Смерть ученого симптоматична для героя, который считал Агриппу своим учителем и, в определенном смысле, alter ego.  Герой ренессансного типа обречен на скитания и гибель в диких лесах Нового Света. 

Благодаря явным и скрытым перекличкам, реминисценциям, цитатам, книжным и историческим персонажам «Огненный ангел» становится органической частью широкого культурного контекста, приобретая дополнительный объем и глубину. Сложная система интертекстуальных связей, многие из которых так или иначе соотносятся с танаталогическими мотивами, дает богатейший материал для исследователя, предоставляя в его распоряжение эффективный инструмент для интерпретации «иератического языка» символистов.

Литература

1. Белецкий А.И. Первый исторический роман В.Я.Брюсова / А.И. Белецкий. // Ученые записки Харьковского пед. ин-та. – Харьков, 1940. – Т. 3. – С. 5-32.

2. Богомолов Н.А. Русская литература начала XX века и оккультизм: Исследования и материалы / Н.А. Богомолов. – М.: Новое литературное обозрение, 2000 . – 550 с.

3. Брюсов В.Я. Огненный ангел / В.Я. Брюсов // [Электронный ресурс] http://az.lib.ru/b/brjusow_w_j/text_0108.shtml

4. Данте Алигьери. Божественная комедия / Данте. – М.: Наука, 1967. – 628 с. 

5. Ильев С.П. Введение в комментарий // Брюсов В. Я. Огненный ангел (Сост., вступ. ст., коммент. С. П. Ильева) / С.П.Ильев. – М.: Высш. шк., 1993. – С. 6-20. 

6. Искржицкая И.Ю. Критерий «современности» в творчестве В. Брюсова / И.Ю. Искржицкая // Брюсовские чтения 2002 года. – Ереван: Изд-во «Лингва», 2004. – С. 130 138.

7. Карабегова Е.В. Германская «осень средневековья» в романе В.Я.Брюсова «Огненный ангел» / Е.В. Карабегова // Брюсовские чтения 2002 года. – Ереван: Изд-во «Лингва», 2004. – С. 78 88.

8. Красильников Р.Л. Танатологические мотивы в художественной литературе : диссертация ... доктора филологических наук : 10.01.08 / Красильников Роман Леонидович. – Москва, 2011. – 544 с. 

9. Малкина Виктория Яковлевна. Поэтика исторического романа. Проблема инварианта и типология жанра: На материале русской литературы XIX – начала XX века. Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук. – М.: 2001. – 216 с. 

10. Пуришев Б. Брюсов и немецкая культура XVI века / Б. Пуришев // Брюсовские чтения 1966 года. – Ереван: Айастан, 1968. – С. 452-472.

11. Силантьев И.В. Мотив в системе художественного повествования: диссертация ... доктора филологических наук: 10.01.08 / Силантьев Игорь Витальевич. – Новосибирск, 2001. – 278 с.

12. Шаргородский С. Тайны Офиэля: три оккультных эпизода Серебряного века / Сергей Шаргородский  [Электронный ресурс] http://www.utoronto.ca/tsq/38/tsq38_shargorodsky.pdf

13. Ясинская З.И. Исторический роман Брюсова "Огненный ангел" / З.И. Ясинская // Брюсовские чтения 1963 года. – Ереван: Айастан, 1964. – С.101-129. 

інформація про автора

• прізвище, ім’я, по батькові – Гармаш Людмила Вікторівна

• науковий ступінь, місце роботи, посада – кандидат філологічних наук, доцент кафедри російської та зарубіжної літератури ХНПУ імені Г.С. Сковороди, доцент

• домашня адреса, електронна адреса, мобільний і робочий телефони – вул. Дарвіна, 41, кв.2, Харків, 61002; lgarmash@yandex.ru  095-4281740

• особистий підпис

УДК 821.161.1

Танатологические мотивы в романе В.Я. Брюсова «Огненный ангел»: интертекстуальный аспект

Танатологічні мотиви в романі В.Я. Брюсова «Вогненний ангел»: інтертекстуальний аспект

У статті досліджуються танатологічні мотиви в романі «Вогненний Ангел» Валерія Брюсова. Розглянуто внутрітекстові відносини серед різних танатологічних мотивів. Проаналізовані інтертекстуальні зв'язки між романом Брюсова та творами Данте, Гете, Гоголя, інших авторів, міфопоетичними образами світового мистецтва. Показано, що інтертекстуальні коди допомагають виявити глибинні сутнісні властивості роману "Вогненний ангел", де вони виступають одночасно і шифром, і ключем до розуміння базових елементів картини світу художнього твору.

Ключові слова: танатологічні мотиви, внутрітекстові коди, потойбічний світ, демон, магічний ритуал.

Танатологические мотивы в романе В.Я. Брюсова «Огненный ангел»: интертекстуальный аспект 

В статье исследуются танатологические мотивы в романе «Огненный Ангел» Валерия Брюсова. Рассмотрены внутритекстовые отношения среди различных танатологических мотивов. Дан анализ интертекстуальных связей между романом Брюсова и произведениями Данте, Гете, Гоголя, ряда других авторов, мифопоэтическими образами мирового искусства. Показано, что интертекстуальные коды помогают выявить глубинные сущностные свойства романа "Огненный ангел", где они выступают одновременно и шифром, и ключом к пониманию базовых элементов картины мира художественного произведения.

Ключевые слова: танатологические мотивы, внутритекстовые коды, потусторонний мир, демон, магический ритуал.

Thanatological motifs in the novel «The Fiery Angel» by Valery Brusov: intertextual aspect

The article studies thanatological motifs in the novel «The Fiery Angel» by Valery Brusov. Intertextual relatioships among different thanathological motifs are resurched in the work. The intertextual links between Brusov's novel and the works of Dante, Goethe, Gogol and other authors and mythopoetical images were analyzed. It is shown that the intertextual codes help to reveal the inner essential features of the novel "The Fiery Angel", where they are at once an encryption and a key to understanding the basic elements of the picture of the world of the literary text.

Key words: thanatological motifs, intertextual codes, underworld, demon, magic ritual.

Проблема смерти – вечная тема философии, науки, религии и искусства. Она является предметом исследования представителей различных научных дисциплин – философии, биологии, психологии, антропологии и др. Рассмотрению проблемы смерти посвящены многочисленные труды мыслителей как прошлого, начиная с эпохи античности, так и современности. Среди них прежде всего необходимо назвать таких философов, как Сократ, Иоанн Дамаскин, Августин Блаженный, Б. Паскаль, С. Кьеркегор, А. Шопенгауэр, Ф. Ницше, Н. Федоров, Н. Бердяев, А. Камю, Ж. Бодрийяр, Ф. Арьес, Ж. Делёз, М. Фуко, М. Мамардашвили, А. Гуревич, Д. Матяш, Т. Мордовцева, А. Демичев и др. Знаменательно, что именно в Петербурге в 90-х годах прошлого века вышло несколько выпусков альманаха «Фигуры танатоса» и была организована философская Ассоциация танатологов, на одной из научных конференций среди прочих тем затронувшая и проблему смерти в русской литературе («Смерть Ивана Ильича: стратегии чтения» (апрель 1993)). Междисциплинарный характер танатологии не отменяет необходимость ее изучения в рамках отдельных научных дисциплин, с применением присущего им инструментария, языка и специфических подходов. Продуктивность литературоведческого подхода к проблеме смерти состоит прежде всего в возможности рассмотреть смерть как символический код определенной культурно-исторической эпохи. Код, выявляющий свои глубинные сущностные свойства в художественном произведении, где он выступает одновременно и шифром, и ключом к пониманию базовых элементов картины мира.

Являясь одним из важнейших регуляторов жизненных стратегий, представления о смерти в литературном произведении во многом определяют параметры выбора и организации сюжетных коллизий, устанавливают ценностные ориентиры, становятся мерилом поступков героев, точкой отсчета их действий, т.е. одной из основных смыслоопределяющих и смыслопорождающих категорий. Вниманию исследователя литература предоставляет множество моделей отношения к смерти, сложившихся в определенные культурно-исторические периоды. Примеры анализа танатологических ситуаций в литературном произведении встречаются в трудах таких известных ученых, как М. Бахтин, П. Бицилли, Ю. Лотман, В. Топоров, А. Ханзен-Лёве и др. Особое место благодаря своему обобщающему и систематизирующему характеру среди работ на танатологическую тематику занимают исследования Р. Красильникова. Семантика и функционирование танатологических мотивов в художественной литературе рассматриваются в них с опорой на семиотический, структурный, типологический, культурно-исторический, герменевтический и другие подходы. 

Интерес к танатологическим проблемам был заявлен в литературной критике именно в начале XX века, и возник он в том числе и в среде, так или иначе связанной с символистами. Прежде всего необходимо назвать работы Р. Иванова-Разумника «О смысле жизни. Ф. Сологуб, Л. Андреев, Л. Шестов» и Л. Шестова «Откровения смерти». Во многом этот интерес был обусловлен общими эсхатологическими умонастроениями рубежа веков, ощущением нарастающего культурного, политического, социального кризиса. Ему способствовали также характерные для символистов переживания пограничности существования человека, находящегося, по выражению А. Белого, «между двумя безднами» – миром горним и дольним, между жизнью и смертью.

Категория мотива занимает важное место в системе интертекстуального анализа. Мотив, рассматриваемый в качестве структурной единицы в системе «текст-смысл», служит средством, с помощью которого устанавливаются семантические связи как внутри одного текста, так и между текстами: «мотивы репрезентируют смыслы и связывают тексты в единое смысловое пространство» [11:32]. Как известно, художественный метод символистов отличался активным использованием цитат, реминисценций, аллюзий, которые в свернутом виде содержали в себе целостные ситуации и сюжеты, выполняя функцию своеобразной эстетической памяти (З.Г. Минц). 

Семантическим центром танатологического мотива является понятие «смерть». Словосочетание «мотив смерти» обозначает обобщенное значение мотива, его инвариант, который в конкретном тексте каждый раз реализуется по-разному. К носителям денотативного значения мотива относятся такие структурные компоненты, как актанты (субъекты и объекты действия) и сирконстанты (пространство, время, причина, орудие и др.). От них зависит, какой именно тип мотива смерти будет воплощен в тексте – мотив убийства или самоубийства, «естественной» или насильственной смерти и т.д. В состав танатологического мотива входят обычно также коннотативные семы, «связывающие семиотические элементы с ментальными представлениями эпохи, социального слоя, философскими идеями писателя, интертекстуальными реминисценциями, требованиями жанра или стиля и т.п.» [8:131].

В течение десяти лет, с 1897 года по 1907 год, внимание Брюсова было приковано к созданию и публикации романа «Огненный ангел». В нем отразились важнейшие мировоззренческие представления писателя, сложившиеся в период творческой зрелости, понимание им истории и современности, непростые взаимоотношения с младшими символистами, внутренние противоречия рационалиста, постоянно проявляющего глубокий интерес к мистической стороне бытия. Как отмечают исследователи, автор романа продемонстрировал превосходное владение историческим материалом, глубокое и всестороннее понимание событий далекого прошлого [1; 7; 6; 10; 13]. Не рассчитывая на историко-культурную память читателя, писатель сопровождает художественный текст романа ссылками на работы, к которым он обращался при его написании. Богатейший культурно-исторический контекст становится составной частью «Огненного ангела» не только благодаря научной, исторической и филологической эрудиции автора, сознательно использовавшего десятки томов в качестве материала для создания достоверной исторической эпохи в романе. Разветвленная система явных и скрытых отсылок к самым разнообразным литературным и мифологическим текстам раздвигает рамки самого романа до широчайших пределов.

До настоящего времени танатологические мотивы в прозе В.Я.Брюсова не становились предметом специального литературоведческого анализа, несмотря на то, что они выполняют в романе «Огненный ангел» важнейшие смысло- и формообразующие функции. Танатологические мотивы соотносятся с событийным рядом романа «Огненный ангел», определяя специфику образов персонажей произведения, сюжетно-композиционное строение, расширяют его временные и пространственные границы. Наряду с другими структурными единицами текста, они способствуют включению произведения Брюсова в исторический культурный контекст, актуализируют мифопоэтический пласт романа. Так встреча главного героя романа, Рупрехта с Ренатой происходит в «лесном доме» – гостинице, находящейся в лесу, символически обозначающем пространство потустороннего мира, где дом, как сказочная избушка, маркирует границу между миром живых и мертвых. Это отклонение от намеченного пути к отчему дому превращается в роковое испытание для героя. Оно совпадает с 30-летним возрастным рубежом в жизни Рупрехта: "Я не был юношей... когда повстречался с темным и тайным в природе, так как переступил уже грань, разделяющую нашу жизнь на две части" [3]. Это уточнение героя о своем возрасте намекает на аналогичный эпизод в первой песне «Божественной комедии» Данте [4].

Не только завязка романа, но и вся «архитектоника "Божественной комедии" небезразлична для структуры "Огненного ангела" В.Брюсова» [5:9]. Действительно, блуждания Рупрехта напоминают инфернальное путешествие Данте, тем более что рассказчик, описывая кельнскую пристань, указывает на сходство европейского города с первым кругом ада. Как известно, в нем томились достойные герои, поэты, ученые дохристианской эпохи. Пристань становится точкой отсчета блужданий Рупрехта по кругам ада, в которых наказываются различные человеческие грехи – от огненного вихря сладострастия, который терзает главного героя романа, до лжи и предательства его возлюбленной Ренаты. 

Вспоминая о попытке проведения обряда заклинания демонов, Рупрехт отметил, что «в душе у меня в этот миг был холод и была печаль» [3]. Во время призывания демонов герой ощутил порыв холодного ветра, как в свое время Данте, спустившийся в последний, девятый круг ада. Подобным холодом веяло от крыльев закованного в ледяном плену озера Коцит Люцифера, в душе которого нет божественной любви, обреченного на вечный мрак и лишенного божественного света [4].

Среди многочисленных книг, которые штудировали герои, особое впечатление на Ренату произвело «более полное, нежели у поэта Данте Алигиери, описание преисподней, найденное в трудах знаменитого средневекового теолога Фомы Аквинского» [3]. Классификацией этого же ученого руководствуется рассказчик отмечая у себя «соблазн любопытства, которое Фома Аквинат называет пятым из смертных грехов» [Там же].

Неоднократно исследователи отмечали влияние гоголевской поэтики на творчество Брюсова [9; 12; 13]. Путешествие героя на сатанинский шабаш во многом напоминает полет Вакулы на чёрте в Петербург, который затем еще раз повторит Маргарита в знаменитом романе М. Булгакова. Отчетливое сходство наблюдается также в изображении Гоголем и Брюсовым потустороннего мира в сценах общения героев «Огненного ангела» с духами, в проведенном ими ритуале заклинания бесов.

Для того, чтобы повелевать демонами и вернуть Генриха, в котором Рената видит черты покинувшего ее ранее ангела Мадиэля, героиня уговаривает Рупрехта совершить специальный магический ритуал, требующий особой организации времени и пространства. После проведения довольно длительного времени в изучении древних трактатов, герои, наконец, приступают к его исполнению, определив для этого день недели – пятницу, соотносимую с богиней любви и покровительницей влюбленных Венерой, число месяца – тринадцатое и время – полночь. Рупрехт, от лица которого ведется повествование, подробно объясняет выбор времени и места проведения оккультного обряда, посвящая читателя в подробности магической науки, почерпнутые из старинных книг. Автор романа дополняет рассказ героя комментариями и ссылками на соответствующие трактаты как бы в подтверждение подлинности его слов. В качестве места, где осуществляется заклинание демонов, было выбрано специальное помещение, а сами участники подготовились защищаться от нападения нечистой силы с помощью магического круга, подобного тому, что начертил вокруг себя гоголевский Хома Брут во время чтения отходной молитвы над панночкой-ведьмой. В отличие от «Вия», в романе Брюсова магический круг имеет сложную структуру, он делится на секции, в которых размещены надписи, и ориентирован по сторонам света. Герои входят в круг с запада, и Рупрехт замыкает проход пентаграммой, широко известной геометрической фигурой, выполнявшей во многих культурах функции оберега. На Ближнем Востоке пентаграмма была символом богини Иштар (Астарты), упоминалась она и в трудах почитаемого Брюсовым Агриппы как знак принадлежности к сообществу пифагорейцев, и в трагедии Гете «Фауст», где из-за неаккуратно начерченной фигуры Мефистофелю все же удалось проникнуть в жилище Фауста. 

Рупрехт, главный герой «Огненного ангела», путешествует с Фаустом и Мефистофелем, принимая участие в проводимом ими спиритическом сеансе, на котором присутствующим является Елена Прекрасная. Тем самым в произведение включаются древняя средневековая легенда о Фаусте, трагедия Гете и античный эпос, а образ Елены, из-за которой, как известно, была развязана десятилетняя троянская война, напоминает читателю о разрушительной силе красоты, способной становиться причиной гибели целых городов и империй. На рубеже XIX-XX веков произошел очередной всплеск интереса к потустороннему миру. Как известно, Брюсов, сам нередко принимавший участие в спиритических сеансах, отзывался о них с нескрываемым скепсисом [2:286]. Так же недоверчиво, как и сам автор романа, относятся к появлению тени Елены Прекрасной Рупрехт и хозяин замка, в котором проводился сеанс.

В связи с образом главой героини романа Ренаты возникает в произведении Брюсова романтический мотив магического оживленного автомата-мертвеца. Мучительная любовь Ренаты к «ангелу» Генриху намекает на широко известную скульптуру Л. Бернини «Экстаз св. Терезы». Еще больше сходства между переживаниями Ренаты и героини четвертой симфонии Андрея Белого Светловой, молитва которой «ангелу» Адаму Петровичу обернулась падением в бездну соблазна. Симптоматично, что, несмотря на различное отношение к событиям жизненной драмы, разыгравшейся в начале XX века между Ниной Петровской, Андреем Белым и Валерием Брюсовым и отраженной в любовной коллизии между, соответственно, Ренатой, Мадиэлем-Генрихом и Рупрехтом, в художественном мире как брюсовского романа, так и симфонии существует множество точек соприкосновения.

Уже устоялось в литературоведении сравнение Рупрехта с главным героем знаменитого живописного полотна Рембрандта «Возвращение блудного сына». Разумеется, путешествие героя Брюсова вызывает в памяти странствия Одиссея и приключения героев авантюрных романов. 

Эпоха, в которую помещает автор своих героев, определяет особое значение христианских мотивов, на первый план выводя тему жертвенности и крестных мук. Приговоренная к казни, Рената умирает в тюремном подвале, в смерти найдя спасение от костра инквизиции. Сопоставление в начале произведения Ренаты с героиней картины Боттичелли «Отверженная» намекает на печальный финал героини в подвале монастыря после обвинения в ведовстве и жестоких допросов инквизиции: «каменная стена с запертыми железными воротами, перед которыми сидит одинокая женщина, оказывается преддверием монастырского подземелья, превращенного инквизицией в застенок  для  адовых  пыток, уготованных тем, кто идет сокровенными путями к земному раю» [5:14]. Спуск Рупрехта в подземелье для спасения Ренаты аналогичен нисхождению в ад. Данный мотив соотносится в романе с мифами об Астарте, Орфее и Эвридике, «Божественной комедией» Данте, христианской мифологией, с поэтическим циклом самого Брюсова «Из ада изведенные».

Устанавливая связи между миром живых и миром мертвых, писатель вводит в роман реальное историческое лицо – мистика и алхимика Агриппу Неттесгеймского, который, согласно широко распространенным о нем легендам, обладал умением воскрешать мертвых, однако и его земные часы сочтены. Рупрехт становится свидетелем трагического ухода из жизни Агриппы, сопровождающейся «самоубийством» его собаки, которую все считали воплощением сатаны. Смерть ученого симптоматична для героя, который считал Агриппу своим учителем и, в определенном смысле, alter ego.  Герой ренессансного типа обречен на скитания и гибель в диких лесах Нового Света. 

Благодаря явным и скрытым перекличкам, реминисценциям, цитатам, книжным и историческим персонажам «Огненный ангел» становится органической частью широкого культурного контекста, приобретая дополнительный объем и глубину. Сложная система интертекстуальных связей, многие из которых так или иначе соотносятся с танаталогическими мотивами, дает богатейший материал для исследователя, предоставляя в его распоряжение эффективный инструмент для интерпретации «иератического языка» символистов.

Литература

1. Белецкий А.И. Первый исторический роман В.Я.Брюсова / А.И. Белецкий. // Ученые записки Харьковского пед. ин-та. – Харьков, 1940. – Т. 3. – С. 5-32.

2. Богомолов Н.А. Русская литература начала XX века и оккультизм: Исследования и материалы / Н.А. Богомолов. – М.: Новое литературное обозрение, 2000 . – 550 с.

3. Брюсов В.Я. Огненный ангел / В.Я. Брюсов // [Электронный ресурс] http://az.lib.ru/b/brjusow_w_j/text_0108.shtml

4. Данте Алигьери. Божественная комедия / Данте. – М.: Наука, 1967. – 628 с. 

5. Ильев С.П. Введение в комментарий // Брюсов В. Я. Огненный ангел (Сост., вступ. ст., коммент. С. П. Ильева) / С.П.Ильев. – М.: Высш. шк., 1993. – С. 6-20. 

6. Искржицкая И.Ю. Критерий «современности» в творчестве В. Брюсова / И.Ю. Искржицкая // Брюсовские чтения 2002 года. – Ереван: Изд-во «Лингва», 2004. – С. 130 138.

7. Карабегова Е.В. Германская «осень средневековья» в романе В.Я.Брюсова «Огненный ангел» / Е.В. Карабегова // Брюсовские чтения 2002 года. – Ереван: Изд-во «Лингва», 2004. – С. 78 88.

8. Красильников Р.Л. Танатологические мотивы в художественной литературе : диссертация ... доктора филологических наук : 10.01.08 / Красильников Роман Леонидович. – Москва, 2011. – 544 с. 

9. Малкина Виктория Яковлевна. Поэтика исторического романа. Проблема инварианта и типология жанра: На материале русской литературы XIX – начала XX века. Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук. – М.: 2001. – 216 с. 

10. Пуришев Б. Брюсов и немецкая культура XVI века / Б. Пуришев // Брюсовские чтения 1966 года. – Ереван: Айастан, 1968. – С. 452-472.

11. Силантьев И.В. Мотив в системе художественного повествования: диссертация ... доктора филологических наук: 10.01.08 / Силантьев Игорь Витальевич. – Новосибирск, 2001. – 278 с.

12. Шаргородский С. Тайны Офиэля: три оккультных эпизода Серебряного века / Сергей Шаргородский  [Электронный ресурс] http://www.utoronto.ca/tsq/38/tsq38_shargorodsky.pdf

13. Ясинская З.И. Исторический роман Брюсова "Огненный ангел" / З.И. Ясинская // Брюсовские чтения 1963 года. – Ереван: Айастан, 1964. – С.101-129. 

 Статья опубликована в Вестнике Харьковского национального университета имени В.Н.Каразина, 2013 г.